Внешняя картина экспериментальной эпилепсии

Нетрудно убедиться в большом сходстве получаемых экспериментально эпилептических припадков с припадками людей.

Одиночный приступ в эксперименте наблюдается лишь по исключению (например, при «электрической» эпилепсии). Обычно это серия припадков, причем процесс развивается в определенном порядке и нередко заканчивается смертью, последняя зависит прежде всего от дозы раздражителя. Заболевание, возникающее у подопытных животных (собак, кошек, кроликов, морских свинок, крыс, мышей) после воздействия эпилептогенным агентом, отличается от эпилепсии человека стремительностью своего развития, чрезвычайной насыщенностью эпилептического симптомокомплекса, своей концентрированностью. В течение одного или нескольких часов (при замораживании мозга — на протяжении 1—2 суток) животное успевает пройти все стадии болезни, начиная от общего двигательного возбуждения и незначительных судорожных сокращений в отдельных мышечных группах, через эпилептические припадки в классической форме, и кончая эпилептическим состоянием с обеими его фазами (судорожной и коматозной), в котором обычно и погибает. Если у человека болезнь тянется годами, то в эксперименте продолжительность ее измеряется лишь часами, реже сутками; если межприступные промежутки в первом случае исчисляются неделями и месяцами, то во втором — только часами, а чаще лишь минутами. Но как тут, так и там остается незыблемым то, что характеризует эпилепсию в первую очередь: своеобразные и типичные судороги в форме припадков. Как известно, именно судорожный припадок позволяет объединить под общим названием те болезненные формы, которые составляют эпилепсию человека.

В эксперименте этот эпилептический симптомокомплекс можно видеть во всем его разнообразии.

Большой эпилептический припадок есть та форма, которую приходится наблюдать чаще. Подобно тому, как это имеет место у человека, большие припадки подопытных животных, различаясь в отдельных случаях продолжительностью, силой и порядком вовлечения отдельных мышечных групп, в общем чрезвычайно сходны друг с другом. У каждого вида приступ имеет свои особенности, но суть остается у всех одна.

Собака внезапно, иногда с пронзительным криком, падает набок. Длительной и сильной тонической судорогой передние конечности выпрямлены как палки, а задние притянуты к животу; голова согнута, иногда так сильно, что она оказывается около паха; все животное сжато в комок. Вскоре тоническое напряжение ослабевает и начинаются клонические судороги, сперва в отдельных мышечных группах (раньше всего — сгибательные судороги конечностей), но почти сразу они становятся общими. Животное бьется в сильных клонических судорогах, подчас подбрасывающих его от полу кверху; частые чавкающие движения, разбрызгивающие вокруг обильно выделяющуюся слюну, кивательные движения головы; резкие вскрики, короткие скулящие звуки. Через минуту или более от начала приступа движения начинают становиться слабее, крупнее размахом, реже. Собака переводится в положение опистогонуса, клонические судороги начинаются вновь, но характер их изменяется. Сейчас, на фоне беспорядочных судорог всего тела, в конечностях можно усмотреть движения бега.
Лежа на боку, животное стремительно «бежит на месте». Затем все движения становятся медленнее и припадок кончается. Продолжительность его — около 2 минут. Животное некоторое время остается неподвижно лежащим на боку.

Примерно таким образом протекает большой припадок, иногда с небольшими и несущественными отклонениями. Извержение кала и мочи встречается во время припадка очень часто. Стадии сперва тонических, а потом клонических судорог бывают выражены отчетливо, увеличивая сходство с эпилептическим припадком человека. Сон после припадка обычно отсутствует, заменяясь лишь кратковременным состоянием покоя, после которого возобновляется двигательное возбуждение. Вопрос об ауре по понятным причинам вряд ли может решаться с достоверностью. Впрочем, иногда приступу предшествует реакция настораживания, позволяющая подумать, не является ли она внешним выражением какой-то ауры.

Малый эпилептический припадок приходится наблюдать нередко, особенно при эпилепсии после замораживания коры мозга.

Собака, до того иногда беспокойно бегавшая, вдруг на несколько секунд застывает, цепенеет: глаза широко раскрыты, глазные яблоки неподвижны, тонически скованная голова чуть подтянута кверху. Мелкие подрагивания челюстей, иногда отчетливое чавканье, небольшая ниточка слюны показывается из пасти. Едва заметные подергивания ушей и кончика носа ; животное несколько раз мигает. Такой приступ длится несколько секунд и кончается так же внезапно, как начался. Собака вскакивает, встряхивается и продолжает свой быстрый беспокойный бег.

Припадки типа джексоновских с односторонними но началу клоническими судорогами можно наблюдать после предварительного иссечения двигательной области коры или после введения раздражителя в вещество мозга одного полушария. После введения желчи, например, в лобно-теменную область левого полушария клонические судороги во время припадка бывают в правой половине тела.

Кожевниковскую эпилепсию — постоянные клонические судороги в определенных частях тела в промежутках между большими припадками — можно наблюдать в качестве отдельного эпизода при экспериментальной эпилепсии.

В межприступном промежутке животное свободно лежит, сидит, встает, ходит. Но при этом у него продолжаются беспрерывные судороги в каких-то определенных мышцах, например, в одной половине морды. Голова поднята, повернута в сторону и трясется, уши стоят торчком кверху, тикообразные подергивания одного угла рта и постоянное мигание одним глазом. Такое состояние тянется некоторое время и сменяется припадком, после которого или возобновляется или исчезает.

Помимо описанных сложных форм эпилептического припадка, хорошо известных в человеческой патологии, в эксперименте иногда приходится наблюдать своеобразные приступы, резко отличные от только что описанных. Они более просты. Их можно трактовать как подкорковые варианты эпилептического припадка. В клинике обращено внимание на некоторые из этих вариантов, о чем более подробно см. в главе «Клиника эпилепсии».

Обобщая экспериментальные наблюдения, можно отметить следующие особенности в картине подкорковых вариантов припадка:
а) преобладание тонических судорог над клоническими или даже полное выпадение клонического компонента из припадка: движения производятся тонически напряженными членами, они медленны, величавы, важны, и совершенно меняют внешнюю физиономию приступа, превращая его из бурного, стремительного, в медленный;
б) появление как в припадке, так и вне его, сложных автоматических движений и комплексов их, сочетающихся в определенный, часто по внешности целесообразный двигательный акт (бег, попытки встать, облизывание языком носа, ритмическое приступообразное чесание шеи п головы, умывание морды передними лапами и т. п.);
в) поразительная стереотипность припадков : припадки, похожие один на другой как две капли воды, стереотипные движения;
г) не менее поразительный ритм, пронизывающий всю картину болезни: стереотипные движения идут, как по метроному.

Все эти особенности можно наблюдать и вместе, и порознь. Из них особенно обращает на себя внимание появление как в приступе, так и вне его сложных двигательных актов.

То приступ весь состоит из повторяющихся ритмически, как при еде, широких открываний пасти с чавканьем. То содержание приступа составляет цепь сложных движений : животное приближает голову к половым органам и сперва производит ряд кусающих движений, как будто ищет насекомых, а затем ряд движений пастью и языком, как будто облизывает себе половые органы.

То приступ стереотипно начинался тем, что собака вставала на передние лапы и привставала на задние (на корточки), медленно поворачивала голову направо и в такой позе, с широко раскрытыми глазами, напряженная как струна, оставалась некоторое время — около полминуты ; затем падала набок и начинался приступ преимущественно тонических судорог, с чавкающими движениями челюстей (много тягучей слюны) и стремительным «бегом», лежа на боку.

То у собаки приступ проявлялся тем, что она не только вставала, но ходила и даже бежала, являя пример epilepsia procursive или, вернее, epilepsia rotatoria, так как бегала она по кругу в направлении часовой стрелки.

Скуление, иногда рычание, подчас яростный крик (особенно у кошек) и другие формы агрессивной реакции встречаются во время припадка очень часто и тоже могут трактоваться как сложные двигательные акты подкоркового происхождения. Комбинируясь с другими сложными движениями, они придают своеобразную и яркую окраску припадку, который выливается в целый эпизод, поражающий своей кажущейся целеустремленностью. Свирепый лай, рычание, визг, кусающие движения, стремительный бег на месте у собаки; яростный крик, распущенные и ритмически царапающие когти, оскаленные зубы, кусающие движения челюстей, распушенный хвост, тоже «бег на боку» у кошки, — создают выразительные картины бегущих, настигающих жертву, яростно дерущихся животных. У разных животных эти картины различны.

В промежутках между приступами часто наблюдаются вынужденные вычурные позы, все разнообразие которых можно свести к торзионно-тоническим проявлениям (позы в виде винта, штопора и т. п.).

Приковывают к себе внимание стереотипность припадков в некоторых экспериментах и подчас совершенно исключительно точный ритм возникновения и развития приступов. Картина припадка всякий раз развертывается так одинаково, приступы чередуются с промежутками покоя так точно, что кажется, будто наблюдаешь тщательно выверенный и пущенный в ход механизм. Иногда можно проверять часы во время наблюдения. Так, например, в одном опыте весь цикл движения при «попытке встать» занимал всегда ровно полторы секунды. Наблюдая животное с секундомером в руках, нельзя не поражаться как точности работы всего механизма во времени, так и стереотипности развития всей картины приступа : один припадок похож на другой, как два раза подряд показанный кинофильм.

Весьма своеобразны припадки диэнцефальной эпилепсии, многократно воспроизведенные на собаках в нашей лаборатории. Они возникают после длительного раздражения подбугровой области в хронических опытах. Между прочим, это едва ли не единственная модель экспериментальной эпилепсии, довольно верно копирующая диэнцефальную эпилепсию человека. После оперативного повреждения подбугорья в поздние периоды заболевания развиваются эпилептические припадки, иногда обычные, иногда же отличающиеся от обычных. В них тоническая судорога сильна и продолжительна, а миоклонии незначительны; приступы сопровождаются пилоаррекцией, обильным слюнотечением, одышкой, картиной агрессивной ярости. Если таким собакам вводить подпороговые дозы метразола, не вызывающие обычных судорожных приступов, то возникают припадки чисто- вегетативной эпилепсии : общее возбуждение, шерсть встает дыбом, зрачки расширены, одышка, тахикардия, и все заканчивается приступом булимии, когда собака съедает несколько суточных порций пищи сразу. Несколько раз мы наблюдали, наоборот, булимическую ауру, предшествовавшую развитию общего судорожного припадка у таких собак. При нарастающем раздражении подбугорья (например, эманацией радия) наблюдалось поступательное движение болезни. В начале припадки были коротки и состояли только из вегетативных симптомов (двигательное беспокойство, агрессивное рычание, шерсть дыбом, расширение зрачков, слюнотечение и жевательные движения, мелкая дрожь, как при ознобе, учащенное сердцебиение). Затем стали присоединяться тонические судороги, а иногда мноклонические подергивания.

Наконец, следует остановиться вкратце на различии внешней картины припадка у разных животных. Многолетние и многочисленные наблюдения позволяют думать, что в определенные фазы припадка картина судорог напоминает те движения, которые составляют обычное содержание жизни животного. Собака во время приступа «бежит» лежа, рычит, лает, кусает; кошка напоминает яростно дерущееся животное; кролик стремительно бежит; крыса и мышь проделывают приступ судорог лишь передней половиной тела, стоя на задних лапах и хвосте, и т. д. А. В. Войно-Ясенецкий, разбирая физиологические механизмы кислородной эпилепсии с точки зрения эволюции функций, приходит к такому же выводу. В. А. Козлов, наблюдая картину эпилепсии на суслике, еже, кроте, хорьке, воробье и ящерице, также полагает, что мышечные судороги во время приступа напоминают движения животного в обычной жизни. Он уточняет лишь, что они больше всего напоминают движения, связанные с пищевым и оборонительным рефлексами : хорек во время припадка «яростно дерется», еж свертывается и развертывается, а челюсти его производят чавкающие движения ; крот в бурных судорогах «роет» лапами землю и жует челюстями и т. д.